Вечер в доме был тихим и теплым, наполненным ароматами ужина и детских принадлежностей. Я стояла у раковины и мыла посуду, убаюканная спокойным гудением холодильника. Из слегка приоткрытой двери детской комнаты доносился голос Саши — он укладывал нашего годовалого сына Степу. Малыш еще не говорил, только лепетал на своем загадочном языке, но Сашин разговор с ним стал ритуалом, пишет источник.
Я машинально прислушивалась, ожидая услышать привычные истории о мишке или луне за окном. Но вдруг его слова удивили меня:
Читайте также
«...скоро у тебя будет братик, Степочка... Маленький такой... Будешь ему машинки показывать...»
Я замерла, губка выскользнула из рук и шлепнулась в раковину. Братик? Я не была беременна. Мы не планировали второго ребенка и неоднократно обсуждали это: квартира, карьеры, и, наконец, сам Степа, который требовал всего нашего внимания. Мы оба были на одной волне.
А сейчас Саша шептал об этом нашему маленькому, не понимающему мальчику. В темноте. Тайком. Почему он это делал?
Я осталась стоять у мойки, не в силах пошевелиться, слушая, как он нежно напевает колыбельную и, став на цыпочки, выходит в коридор, осторожно прикрывая дверь. Его шаги приближались к кухне.
Когда он вошел, я по-прежнему оставалась в том же положении.
— Чайку? — бодро спросил он.
Я обернулась. Лицо горело от эмоций.
— Что ты ему сказал?
Саша замер у стола, его лицо выдало замешательство.
— Степе? Да так, обычное... сказки перед сном. Про мишек, про...
— Про братика, — резко перебила я. — Я это слышала. «Скоро у тебя будет братик». Ты сказал именно так.
Он покраснел, и я заметила, как напряглась его челюсть.
— Ну... — он немного запнулся, — это просто... мечты вслух. Фантазия, чтобы ему было... интереснее.
— Фантазия? — я шагнула к нему ближе. — Ты рассказываешь нашему сыну, который ещё не понимает слов, но воспринимает интонации, что у него скоро появится брат? Какую реальность ты ему создаешь, Саша? Ты же знаешь, что я не беременна! Ты же понимаешь, что мы не готовы к этому сейчас! Или у тебя уже есть кто-то другой?
Он встретил мой взгляд, и в его глазах читались вина и упорное желание оправдаться.
— Нет, что ты! Я не думал, что это... так серьезно. Просто представилось... — прокомментировал он. — Мне иногда кажется... он такой одинокий. И было бы здорово...
— «Было бы здорово» — это надо обсуждать со мной! — мой голос сорвался на шепот, но он стал только резче. — А не закладывать в его голову сказки, которые могут причинить боль! Что он будет ожидать? Спрашивать? Ты об этом подумал? Или ты думал только о своих... несогласованных мечтах?
Саша опустил голову.
— Прости, — прошептал он. — Я не хотел... не подумал.
Но слова «прости» не могли объяснить, почему эта мысль родилась именно в темноте детской, обращенная к тому, кто не смог бы ни понять, ни возразить. Они не объяснили, что на самом деле скрывалось за этим шепотом: страх перед будущим, тоска по утраченной возможности или трещина в нашем когда-то общем видении жизни?
Я смотрела на мужа, ставшего для меня вдруг чужим в нашем уютном доме, и понимала: разговор только начинается. И он будет серьезнее, чем я могла предположить. Поскольку тихие слова, произнесенные в темноте, осветили пропасть между нами, о которой я даже не подозревала.